По мере того как война в Украине вступает в четвертый год, все более актуальным становится критический вопрос: как будет Россия реинтегрировать растущее число граждан, возвращающихся с фронта или ставших экономически зависимыми от военных действий? Масштаб проблемы настолько велик, что он уже формирует официальную риторику, вынуждая как государственных чиновников, так и широкую общественность задумываться о возможных решениях. Власти и представители российского гражданского общества нечасто сходятся во мнениях, но в этом случае их позиции совпадают: реинтеграция участников войны станет одной из главных задач России после завершения конфликта.
Вызовы в цифрах: десятки миллионов россиян вовлечены в войну
По разным оценкам, до одного миллиона российских граждан непосредственно участвуют в войне, а еще до миллиона получили серьезные ранения или погибли. Кроме того, по оценкам профессора Игоря Липсица, прямую или косвенную выгоду от военной экономики извлекают еще 20–25 миллионов человек — от подрядчиков оборонной промышленности до администраторов и поставщиков логистических услуг. Эти цифры свидетельствуют о том, что общество сильно втянуто в военную машину, из которой будет нелегко высвободиться, когда конфликт утихнет.
Когда война закончится, обязательно встанет вопрос, как интегрировать тех, кто вернется — многие из них с физическими и психологическими травмами, а некоторые привыкшие к военным доходам — в мирное, демилитаризованное общество. Россия не впервые сталкивается с такой проблемой. За последнее столетие реинтеграция происходила после Второй мировой войны, войны в Афганистане и двух чеченских кампаний. В каждом случае она проходила в совершенно разных политических, социальных и экономических условиях. Но все эти случаи объединяло одно: реинтеграция всегда была болезненной, часто плохо организованной и глубоко раскалывала российское общество.
Реинтеграция 3.0: уроки прошлого. Войны в Афганистане и Чечне против войны в Украине
Хотя возвращение солдат с фронтов Второй мировой войны является для современных россиян скорее частью исторической памяти, опыт ветеранов Афганистана и Чечни остается более ярким. Эти события прошлого помогают понять, что может нас ждать в будущем.
Вывод советских войск из Афганистана в 1989 году произошел в период распада государства. Не было ни политической воли, ни экономических возможностей для значимой реинтеграции. Многие ветераны были брошены на произвол судьбы в разваливающейся системе, что привело к заметной вспышке организованной преступности, наркомании и социальной отчужденности. Неспособность государства признать или поддержать их возвращение породила поколение разочарованных, разгневанных мужчин.
Последствия чеченских войн были иными по форме, но не по результатам. Хотя в 2000-х годах российское государство располагало большими финансовыми средствами – во многом благодаря росту доходов от продажи нефти – поддержка вернувшихся солдат была беспорядочной. Многие ветераны получили компенсацию, но структурная интеграция в общество была ограничена. Вместо этого правительство предпочло «решить» этот вопрос, наводнив проблемные регионы деньгами, особенно на Северном Кавказе, не обращая внимания на глубокое социальное недовольство. Коррупция, отчуждение и недоверие к политике процветали.
Нынешняя война резко отличается от афганской и чеченской. Это не конфликт с четкой идеологической мотивацией или направленный на защиту территории, а конфликт, окрашенный политической неоднозначностью и стратегической неопределенностью — даже в официальной риторике. Россия 2022–2025 годов — это не разваливающийся Советский Союз и не нестабильная Россия 1990-х годов. Это государство, которое сумело поддерживать длительную войну в основном за счет денег, а не массовой мобилизации, предлагая привлекательные контракты тем, кто готов воевать.
Однако это привело к появлению нового типа участника войны — человека, движимого не столько патриотическим долгом, сколько экономической необходимостью. Для многих война была способом вырваться из бедности или тюрьмы, а не высоконравственным подвигом. Поэтому возвращающиеся солдаты могут восприниматься не как герои, а как наемники — такой образ уже прослеживается в общественных опросах и дискуссиях в СМИ. Этот разрыв между самооценкой и восприятием общественности может вызвать волну недовольства, разочарования и социальной нестабильности.
Риск повторения истории
В настоящее время и российские официальные лица, и независимые аналитики признают, что реинтеграция ветеранов войны станет серьезной проблемой. С одной стороны, многие из бойцов, набранных из тюрем, возвращаются без надлежащей реабилитации, что вызывает широкую обеспокоенность общества ростом преступности. С другой стороны, многие контрактники рассчитывают вернуться в общество в качестве уважаемых защитников родины, но вместо этого сталкиваются с недоверием, враждебностью и отсутствием поддержки.
В ответ на это государство уже предпринимает попытки взять ситуацию под контроль. Создаются реабилитационные центры для физического и психологического лечения, обещаются карьерные стимулы и рабочие места в государственном секторе. Однако нет никаких признаков того, что правительство позволит этим людям сформировать новый политический класс или обрести независимое влияние. Это ограничивает их возможности отстаивать свои интересы.
Более того, хотя правительство в настоящее время располагает достаточными финансовыми резервами, чтобы сгладить некоторые из первых трудностей, такая стратегия по своей сути ограничена. Ветераны, привыкшие зарабатывать значительные суммы на военной службе, с трудом найдут сопоставимые возможности в гражданской жизни, особенно если учесть, что их навыки не так-то просто переносимы.
При неправильном подходе возвращение этих людей может вызвать новые волны социальной дестабилизации. Опыт прошлого показывает, что ветераны, не получающие достаточной поддержки, могут стать источником беспорядков, организованного насилия и незаконной деятельности, особенно когда речь идет о применении оружия и боевых навыков. Хотя сегодня российские власти кажутся более подготовленными, их основная стратегия, заключающаяся в использовании денег в качестве успокоительного средства, в долгосрочной перспективе может оказаться недостаточной.
Масштабная реинтеграция, скорее всего, будет происходить постепенно, а не в одночасье. Даже если война закончится, значительные силы останутся в оккупированных территориях на долгие годы. Но медленный темп возвращения не снижает остроту проблемы — он лишь откладывает ее полное проявление.
Война втянула в себя беспрецедентное количество россиян — как напрямую, так и через экономические связи — и для их возвращения в мирное общество потребуется нечто большее, чем бюджетные ассигнования и патриотическая риторика.
Последствия неудачи могут быть далекоидущими
Если экономическая ситуация в России останется стабильной, правительство, возможно, сможет облегчить переходный период для некоторых. Но если финансовая или политическая воля ослабнет, стране грозит послевоенный кризис, масштабы которого будут невиданными со времен Афганистана или Чечни. Обществу, разделившемуся на тех, кто воевал, тех, кто получил выгоду, и тех, кто остался в стороне, потребуется нечто большее, чем лозунги, чтобы исцелиться.
В лучшем случае России предстоит период глубокого национального самоанализа, критической переоценки целей и издержек войны. В худшем случае неудовлетворенные ветераны могут спровоцировать вторую волну милитаризации, движимые желанием повторить войну, на этот раз на новых условиях.
