Пожертвования
Veridica.md
В сентябре в Эстонии начался заключительный этап перехода на преподавание на эстонском языке в русскоязычных школах. Проблема в том, что многие ученики и учителя до сих пор не владеют эстонским языком.
Родители учат эстонский язык вместе со своими детьми
«У меня двое детей, которые сейчас совершают «переход» – дочь в этом году пошла в четвертый класс, а сын – в детский сад», – рассказывает Марина Бегункова, журналистка, переехавшая в Эстонию из Беларуси три года назад.
Ей пришлось учить эстонский язык вместе со старшей дочерью: «В первом классе было очень трудно. Но в какой-то степени это побудило меня тоже выучить эстонский, чтобы в случае необходимости помочь ей. Поэтому я не боялась перехода к учебе на эстонском», – признается Марина.
Как и у многих других русскоязычных детей, у ее дочери нет друзей, говорящих по-эстонски, с которыми она могла бы практиковаться, хотя у нее хороший словарный запас и она понимает, что пока она живет здесь, без эстонского языка ей не обойтись. Младший сын читает с родителями книги на эстонском и считает на эстонском лучше, чем на русском, хвастается его мама.
«Несмотря на это, процесс перехода сопряжен с некоторыми трудностями. Когда я была на родительском собрании, я пришла в восторг от того, как они планируют поддерживать детей. Например, они пообещали, что не будут ставить им оценки, что будут уделять повышенное внимание четвероклассникам, а также что дети будут получать помощь в приготовлении домашних заданий и практиковать эстонский язык. Но прошло уже полтора месяца, а ни одно из обещаний так и не было выполнено. Даже учебников нет», – с горечью говорит Марина.
По ее мнению, успех реформы во многом зависит от родителей, но многие из них либо пожимают плечами, либо ограничиваются гневными постами в социальных сетях. Однако в министерство образования не поступало ни одной жалобы на переход к обучению исключительно на эстонском языке. «Родители не хотят или боятся говорить о своих проблемах. Многое можно было бы решить, например, если бы власти понимали, как нужно поддерживать детей во время реализации этой реформы. Я понимаю, что в наше время жизнь идет в бешеном темпе, но ребенок – это моя ответственность, только я полностью за него в ответе, и я постоянно повторяю себе это», – говорит она.
Каково положение детей с особыми потребностями?
Переход к обучению на государственном языке напрямую затрагивает детей с особыми образовательными потребностями. По словам Юлии Столберовой, директора частной школы Vivere, где учатся такие дети, больше всего в реформе пугала неопределенность: планы, критерии и рекомендации постоянно менялись. Кроме того, были опасения, что она приведет к соперничеству между школами, пытающимися привлечь наиболее квалифицированных учителей. Именно это и происходит сейчас.
«Очень немногие знают, как учить детей, для которых эстонский язык не является родным. Еще меньше знают, как организовать учебный процесс в смешанных классах. И лишь единицы знают, как работать с разноуровневыми группами, где наряду с нейротипичными детьми учатся дети разных национальностей и дети с особыми образовательными потребностями. Тем не менее, в некоторых школах есть классы, где ученики не проходят строгий отбор», – говорит Юлия.
В Vivere первоклассники, как и все остальные, учатся на эстонском языке, и вот тут-то и начинаются сложности. Дошкольное образование в Эстонии не является обязательным, поэтому в первый класс приходят дети, которые по разным причинам совсем не говорят по-эстонски. «Я не имею в виду семьи, которые принципиально против изучения эстонского языка – в нашей школе таких семей нет. Я говорю о тех семьях, которые только что переехали из Голландии или других стран. Или о детях, у которых по разным причинам не было возможности изучать эстонский язык. Но они пришли в нашу школу, и теперь преподавание должно вестись полностью на эстонском языке. Трудно ли это? Конечно, трудно. Осуществимо ли это? Да, но это очень сложно, и я не уверена, что весь этот переход оправдан», – говорит директор школы.
Для детей, обучающихся в специальных классах по упрощенной программе, проблемы еще более серьезные. Как и везде, ощущается нехватка учителей и методик. В Vivere в специальных классах, где дети учатся по упрощенной программе министерства, 25-40% предметов преподаются на эстонском языке. В обычных классах и классах для детей с особыми потребностями, которые учатся по стандартному учебному плану, 40-45% преподавания ведется на эстонском языке.
«В принципе, я решительно поддерживаю переходный период, в том числе обучение на эстонском языке для детей с особыми образовательными потребностями. Я считаю, что для них очень важно быть конкурентоспособными после школы. Но вопрос в том, как выбрать правильные методы обучения, что в специальных классах само по себе является сложной задачей», – говорит Столберова.
Спорный репортаж
То, как часть эстоноязычного общества воспринимает переход русских школ на эстонский язык обучения, было наглядно продемонстрировано в телерепортаже, показанном на канале «Kanal 2» в начале учебного года. Репортер посетил русскоязычную школу и попытался взять интервью у детей, с издевкой демонстрируя, что они практически не понимают элементарных вопросов на эстонском языке. В одной из школ, о которых шла речь в репортаже, учатся дети со значительной задержкой интеллектуального или физического развития, и некоторые из них дали понять, что не желают, чтобы их снимали на камеру.
Вызванное общественное возмущение привело к тому, что телеканал объявил о прекращении сотрудничества с репортером и принес извинения. Однако это было сделано довольно странно: в следующем репортаже на эту тему русскоязычные дети в Эстонии были показаны в том же контексте, с Путиным и военным парадом на Красной площади в Москве. «Они извинились, но затем последовало самооправдание. Они взяли только те части моего интервью, которые им подошли, а не ту, где я объясняла, почему осуждаю такую эксплуатацию детей», – сказала министр образования Кристина Каллас.
В социальных сетях реакция эстонской и русскоязычной общин разделилась: если первая в основном критиковала русскоязычных учеников, их семьи и школы, то вторая была возмущена репортажем.
«Для меня это история об унижении и неуверенности в себе. Было много дискуссий по поводу первоклассника, о котором идет речь в репортаже. Многие подумали, что у него особые образовательные потребности и поэтому репортаж ужасен». Лично я не согласна с такой трактовкой. В репортаже показано много людей, которые либо дают понять, что не хотят сниматься, либо не до конца понимают, что происходит. Наличие или отсутствие у некоторых из снимаемых детей особых образовательных потребностей не имеет никакого значения. Репортаж, о котором идет речь, – хороший пример того, как можно нарушить конституционные права с помощью кинокамеры. Речь идет о сегрегации. Это сигнал для всех взрослых быть еще более бдительными, когда речь заходит об их детях», – говорит Юлия Столберова.
Когда Kanal 2 передавал этот репортаж, журналистка Марина Бегункова как раз писала о страхах родителей по поводу перехода на обучение на эстонском языке. «Главный страх родителей заключается в том, что, даже если их дети выучат язык, пропасть между двумя культурами останется непреодолимой. После этого репортажа я стала получать большое количество откликов, писем и комментариев. Страх уже перерастает в панику», – подчеркивает Юлия.
По ее мнению, такие репортажи могут полностью подорвать усилия по интеграции. «Мы можем долго говорить о важности изучения языка или интеграции. Но пока мы сами не перестанем делать ужасные вещи, нам будет трудно объединить эти два мира, даже если они уже готовы к этому», – считает Марина.
«Все это зашло слишком далеко», – соглашается Юлия Столберова. Она напоминает, что переходный период должен был способствовать интеграции. Достигнет ли он своей цели, или мы еще долго будем видеть «потемкинские деревни»? Хочется верить, что процесс будет успешным, но я не думаю, что это произойдет в ближайшее время. Как и инклюзивное образование, которое на самом деле направлено на интеграцию, переход к обучению исключительно на государственном языке не располагает достаточными человеческими и финансовыми ресурсами для успешной реализации». По мнению Юлии, в школах, где администрация и учителя занимают активную позицию и внедряют изменения за счет собственных ресурсов, возможна интеграция, даже инклюзия, но до системных изменений еще далеко. «Возможно, мы будем двигаться к языковой интеграции, но маленькими шагами», – говорит она. «И было бы неплохо понимать, какое влияние это окажет на учеников».
