Настоящее табу в международных отношениях, о котором ответственные лидеры стремились никогда не говорить в кризисные времена, атомный «аргумент» стал в последние годы общим местом российской риторики. На фоне унизительных поражений, которые Украина нанесла российской армии, российская атомная угроза звучит все более истерично, будучи, тем не менее, постоянной составляющей внешнеполитической пропаганды Кремля, который прибегал к ней даже тогда, когда международная обстановка была далека от нынешнего драматизма. Обладая приблизительной профессиональной культурой, основанной на оперативных инструкциях и ряде героических легенд, сочиненных советской пропагандой, убежденный в том, что умеренность является признаком страха, но, прежде всего, лишенный какой-либо интеллектуальной изысканности, Путин сумел преуменьшить значение ядерной угрозы, признак того, что он не вполне понимает, о чем говорит.
Путин – азартный игрок в духе Хрущева, поставившего мир на грань ядерной войны
Хотя Путин наверняка чувствует себя последователем Юрия Андропова, который возглавил КПСС после того, как долгие годы руководил КГБ, на самом деле он похож на Никиту Хрущева, особенно в том, как он проводит внешнюю политику. Несмотря на свои речи о «мирном сосуществовании» двух систем, Хрущев изо всех сил раздвигал границы советского влияния в мире. Успешно переманив на сторону Москвы почти весь арабский мир и часть Африки, но утратив гегемонию Москвы в коммунистическом мире в результате конфликта с Пекином, Хрущев приблизил мир к ядерной катастрофе, совершив элементарную стратегическую ошибку. Раздосадованный тем, что новый американский президент Джон Ф. Кеннеди последовательно отказывался вести переговоры о статусе Западного Берлина на условиях, на которых настаивала Москва, желавшая ликвидировать капиталистический «нарыв» в самом сердце ГДР, Хрущев вообразил, что может заставить американцев принять его условия, сделав безумно смелый шаг. Воодушевленный к тому же реальным технологическим прогрессом, достигнутым СССР в области реактивных технологий, Хрущев решил установить советские ядерные ракеты на Кубе Фиделя Кастро, полагая, что это позволит ему вести переговоры с Вашингтоном с позиции силы. Однако результат был совершенно иным, чем ожидало советское руководство. После серии взаимных ядерных угроз и нескольких попыток советской стороны прорвать блокаду, установленную американцами вокруг Кубы, Москва и Вашингтон перешли к переговорам. 1962 год подарил миру не только понимание того, что он стоит на грани катастрофы, но и практику оперативной связи двух сверхдержав, когда речь шла о применении ядерного оружия. Хотя в обмен на эвакуацию советских ракет Хрущев добился вывода американских ракет из Турции и обещания Вашингтона, что тот больше не будет пытаться силой свергнуть режим в Гаване, другие советские лидеры расценили его шаг как опасную авантюру. Осенью 1964 года, когда инициатор процесса десталинизации был отстранен от власти в результате мирного и действенного дворцового переворота, заговорщики напомнили ему, среди прочего, что он привел Союз на порог ядерной войны, хотя международная обстановка не требовала таких действий.
Подобно Хрущеву в 1962 году, Путин попытался поставить международную систему с ног на голову с помощью военной авантюры, которая обернулась настоящей катастрофой. Его расчеты, как и расчеты бывшего советского лидера, оказались совершенно оторванными от реальности. Но в отличие от кубинского ракетного кризиса, который урегулировали две прочные и предсказуемые политические системы и представители поколений, отмеченных непосредственным опытом Второй мировой войны, в настоящее время атомная угроза стала лишь началом российского военного дискурса. Заявление Путина о переводе стратегических ракет в режим боевой готовности, сделанное в первые дни войны, шокировало не только своим содержанием, но и тем, что оно показало нам, что, несмотря на огромное количество информации о России, мы знаем гораздо меньше, чем мы думали, о том, как устроена политическая система в этой стране. Судя по бессодержательности политических институтов, по жесткому «администрированию» выборов, по явной тенденции к сакрализации личности президента и особенно по людям, которых он назначает на стратегические должности во всех сферах власти, очевидно, что Россия является нео-вотчинной диктатурой на пике своего могущества. Даже если власть Путина кажется почти абсолютной, она все же ограничена сложностью структуры, присущей современному государственному аппарату, а также необходимостью соблюдать внешние приличия, что вынуждает его обращаться к посредникам во всех областях. Однако отсутствие твердых ценностей, создававших бы определенные рамки для действий режима, а также практик и институтов, ограничивавших бы полномочия президента, ставит режим в сильную зависимость от человека его воплощающего, откуда и высокая степень непредсказуемости. В данных условиях, когда мы оцениваем вероятность использования ядерного оружия, мы можем составить мнение о степени опасности не по доктринальным документам или публичным заявлениям, а по тому, как события непосредственно затрагивают Путина. В отличие от всех других кризисов и войн, которые до сих пор пережила Россия, своим решением начать войну против Украины Путин поставил на карту не только свое политическое наследие, но и свою жизнь. В случае проигрыша этой войны – ибо отказ, пусть и временный, от оккупированных после 24 февраля областей был бы не чем иным, как поражением, – трудно поверить, что потенциальная смена политического режима в России началась бы не с его физического исчезновения, по очевидным для всех причинам.
С истерзанной поражениями армией Путин возлагает надежды на зиму, устрашение мирных жителей Украины и гипотетические решающие удары, чтобы вернуть себе инициативу
Отсутствие четкой границы между пропагандой и политикой в России означало, что до сих пор, как заметила журналист Юлия Латынина в одном из своих публичных выступлений, Путин использовал ядерную риторику, чтобы смягчить общественный эффект военных поражений, понесенных его армией в Украине. Как человек, развязавший войну, Путин знает, что даже малейшее поражение подрывает его имидж непогрешимого, почти сакрального лидера. Шла ли речь об ожесточенных боях в Черниговской области в первые дни, об уничтожении российской группировки в Изюме или о сентябрьском наступлении украинской армии под Харьковом, Путин акцентировал все эти моменты заявлениями, связанными с возможностью применения ядерного оружия.
Судя по решениям, принятым в последние недели, Путин решил еще раз попытаться победить Украину, прибегая только к силе обычного оружия и создавая условия для гуманитарной катастрофы грядущей зимой. В отличие от угроз применения ядерного оружия, пусть и тактического, которые рассматривались всерьез, использование полученных за счет мобилизации новых войск и уничтожение гражданской инфраструктуры Украины не создает для Путина больших политических и военных рисков. Более того, шквал иранских беспилотников и ракет, очередной показатель технологической «эффективности» России, не только оказывает разрушительное воздействие на Украину, но и используется в пропагандистских целях, чтобы показать, что Путин серьезно относится к войне. На самом деле, создается впечатление, что кремлевская пропаганда пытается убедить нас в том, что понесенные до сих пор поражения связаны не с превосходством Украины на всех фронтах, а с избытком гуманизма, с которым Путин до сих пор вел войну.
Назначение Суровикина на должность командующего операциями на Украинском фронте также было решением с сильным политическим и пропагандистским подтекстом. Помимо болтовни о его предполагаемой принадлежности к несуществующему лагерю радикальных генералов (откуда и сомнительное прозвище «Генерал Армагеддон»), Суровикин является лишь расходным придатком Путина. Хотя многие сторонники Кремля, начиная с Евгения Пригожина и Рамзана Кадырова, поспешили связать массовые обстрелы Украины после подрыва Крымского моста с назначением Суровикина, Путин поторопился публично взять на себя ответственность за шквал ракет. В первом публичном выступлении Суровикина, который предоставил интервью агентству ТАСС, прозвучала четкая возможность эвакуации Херсона российскими силами, которая представляется очевидной, если взглянуть на обновленную карту операций. Помимо того, что пропаганда и сторонники Путина приветствовали интервью как «начало правды о войне», признание Суровикиным военных трудностей России также является довольно тонким намеком на тот факт, что еще не вполне ясно, будет ли он новым «маршалом Победы». Публичное заявление командующего операцией, оставляющее открытой возможность эвакуации только что присоединенного к России Херсона, могло быть сделано только с согласия Путина, но ни в коем случае не им самим. Короче, чтобы защитить свой имидж и престиж, Путин поставил между собой и военной ситуацией нового посредника. Основная миссия Суровикина состоит в том, чтобы восстановить, если это возможно, доверие населения к русской армии и подготовить большое наступление, направленное на полный захват присоединенных к России областей, которое может состояться в конце зимы. В случае успеха этого плана в бой может вступить и недавно сформированная общая группировка войск России и Беларуси, чтобы Путин мог предпринять вторую попытку оккупировать Киев. До тех пор, однако, великий кремлевский стратег гораздо больше доверяет «генералу Морозу», как в свое время Александр I и Кутузов, и политическим последствиям возможной гуманитарной катастрофы, чем способности собственной армии разгромить украинцев. Путин не дрогнет даже перед лицом гуманитарной катастрофы в рядах русскоязычного населения, которое он якобы защищает, чтобы сохранить свою ауру провиденциального лидера, и поспешная эвакуация Херсона — лишнее тому подтверждение. На данный момент, помимо «борьбы» с украинскими электротрансформаторами и гражданскими постройками, российская армия выполняет только оборонительные функции, а инициатива локальных атак, как, например, в районе Бахмута, была передана наемникам Пригожина из ЧВК Вагнер.
Если Суровикин не справится с планом, который ему поручено реализовать, а вероятность того, что это произойдет, очень велика, ибо к слабости России надо прибавить силу украинцев, то Путин снова вернется к мысли о том, чтобы добиться перелома ситуации одним смелым и решительным ударом.
